Главный страх — страх смерти. Рак, по сравнению с другими заболеваниями, более явно ставит нас перед смертью. Но это не все. Уязвимость, физическая и душевная боль, потеря статуса, привычного образа жизни, возможностей, отстраненность от близких и обострившееся одиночество, призрачность перспектив, неопределенность будущего — т.е. все, что составляло жизнь человека, катится в тартарары. Но и это не все.
Призвание — это точка пересечения боли и страсти. Каким был Ваш путь в психотерапию и в частности в онкопсихологию и к людям, переживающим утрату?
— Думаю, что человека в гораздо большей степени формируют травмы и боль, чем что-то иное, любовь, например. Это не значит, что в любви меньше энергии жизни, чем в боли. Да и боли в любви хватает. Кто не болеет, тот не любит, — говорит философ Василий Розанов. Дело в том, что любовь — это уже некий результат, результат боления, прежде всего.
В психологи идут, чтобы из своей боли сделать профессию. Я-то точно. В 1999 году трагически погиб мой десятилетний сын. Мне было 33 года, довольно большой (по латвийским меркам) бизнес, за плечами два высших технических образования и о том, чтобы «лечить людей» я не помышлял. Но кто-то там наверху начал подавать знаки и зажигать сигнальные огни. Я сопротивлялся, но жизнь вносила свои коррективы. Так, поблуждав по разным диковинным целителям и учителям, в 38 лет я поступил учиться на психолога, в 41 на психотерапевта. Даже став студентом-психологом, я понятия не имел, что такое психотерапия. Кашпировский был ее олицетворением. На третьем курсе учебы я попал в группу вильнюсского психотерапевта А. Е. Алексейчика, главным образом, чтобы решить проблему потери. Шесть лет моя боль была заморожена, ни с кем о ней не мог, да и не хотел говорить. Мое тело приняло удар на себя. Будучи спортивным человеком — в юности даже играл в футбол за первую лигу Советского Союза — и вот — мой вес достиг114 кг. С этим я пришел в группу – с замороженной болью в душе и не скажу с чем по бокам. За три с половиной дня работы в ней я отрыдал, отстрадал, отгоревал все, что держал в себе шесть лет. По окончании группы Александр Ефимович, проходя мимо, бросил фразу: «Вы готовый психотерапевт».
Точку в выборе пути удалось поставить на защите диплома. Представляя свою работу, в контексте темы, я поделился опытом потери сына. Член комиссии задала вопрос: «Какой смысл ты нашел в гибели сына?». Прекрасный вопрос. Пришел важный для меня ответ — «в том, чтобы любить живых». Все эти банальные и избитые слова, о том, что главное в жизни — любовь, с того момента обрели сущностное содержание. Для меня это не слова. Я так живу. И в работе и в личной жизни.
Относительно помощи людям, пережившим утрату. Знаю, что это такое, нутром знаю. Знаю, что такое Ад. Я был на дне. Сказать, что в отчаянии — ничего не сказать. Ты сидишь на краю пропасти, а вокруг падают ледяные глыбы и ты мечтаешь, чтобы одна из них забрала тебя с собой. Я смог выбраться и знаю, что на дне, в отчаянии, есть жизнь. Она там зарождается. Просто нужно немножко тепла в этой вечной мерзлоте. Это знание, этот опыт, опыт отогревания, который я получил тогда в группе А. Алексейчика (и в дальнейшей жизни), дает мне опору в работе с людьми, потерявшими близких, потерявшими детей, в работе с болеющими раком. В своей работе я реализую смыслы, реализую благодарность за то, что случилось в моей жизни, что привело меня к моей правде, к моей любви, к моей наполненной смыслом жизни, к тому, что я имею возможность заниматься любимым делом и содействовать в обретении себя другим людям. Я чувствую некоторую полноту, делясь которой ничего не убывает. Как у Высоцкого, кому сказать спасибо, что живой? Я говорю Богу. Думаю, что каждого из нас Господь ждет в своем месте. Меня Он ждет в православном храме. Мне там хорошо. Прихожу и говорю Ему «спасибо».
— Слово «рак» часто ассоциируется со словом смерть. Отличается ли помощь людям, которые болеют онкологией от психологической помощи людям, которые не сталкивались с этим?
На своих семинарах по теме оказания помощи онкобольным, я спрашиваю участников, какие ассоциации у них вызывает слово «рак». Первое — смерть, ужас, боль, бессилие, отчаяние. Конечно, чувства, их острота, глубина, интенсивность вырастают на порядок. Именно это и вызывает различия в оказании помощи. Поэтому, наверное, ответ прозвучит парадоксально: помощь не отличается. Болен человек раком или душа у него болит по другому поводу, человек все равно остается человеком. Я же не с раком работаю, не рак лечу. Я «лечу» расколотость, несоответствие себе, несоответствие миру, в котором мы живем. Человек думает одно, чувствует другое, делает третье. Задача психотерапевта — помочь человеку увидеть эту расколотость, и обнаружить путь к собственной целостности и цельности. Конечно, в кризисный период, например, сразу после установления диагноза, возрастает тревога, страх, растерянность, ощущение случайности происходящего. Но ведь именно из таких состояний начинается путь к себе. Появляется необходимость отвечать на сущностные вопросы, теперь от них не убежать.
— Какие трудности чаще всего испытывает человек, узнавший свой диагноз? И какие трудности испытывает его окружение?
Главный страх — страх смерти. Рак, по сравнению с другими заболеваниями, более явно ставит нас перед смертью. Но это не все. Уязвимость, физическая и душевная боль, потеря статуса, привычного образа жизни, возможностей, отстраненность от близких и обострившееся одиночество, призрачность перспектив, неопределенность будущего — т.е. все, что составляло жизнь человека, катится в тартарары. Но и это не все. Есть еще одна сторона болезни, которая, на мой взгляд, сокрыта, проявляется неявно и потому особенно разрушительна для человека. Рак потрясает основы нашего бытия, бьет в самую ее суть. Согласитесь, что мы живем с большей или меньшей уверенностью, что «все будет хорошо». Что мир как-то упорядочен. Что есть некая причинно-следственная связь между разными событиями нашей жизни. Поступая «хорошо» сегодня, мы можем быть спокойны за наше «завтра». Мы уверенны, что если переходим улицу на зеленый свет, соблюдаем заповеди, то ничего плохого с нами не случится. Мы знаем, что диабет от лишнего веса и печенек, цироз печени от тройного одеколона, сердечно-сосудистые проблемы от холестерина в жареной картошечке и т.д. Практически каждое заболевание имеет объяснение и причину. И только рак обрушивается неожиданно, тотально и без видимых причин. Все наши «опоры» рушатся, растворяются, исчезают, и жизнь становится похожей на полет в свободном падении. Падаешь и не за что зацепиться. Вдруг, оказывается, мы живем не в упорядоченном мире, а в хаосе. Высшей справедливости нет. Какая уж тут справедливость, если болеют дети, не успевшие ни нагрешить, ни законы нарушить. Вот, примерно, что происходит в душе человека, болеющего раком. Похожее чувство испытывают и близкие заболевшего. Чем быстрее они соберутся, увидят реальность, как она есть, тем быстрее смогут начать поиски новых опор. Главная из которых, конечно, люди. Как говорил Жванецкий: тело согреваем водкой, душу людьми.
— Есть мнение что онкология — это психосоматическое заболевание, которое говорит о том, что человек живет неправильно. Но порой человек истощает и без того слабое здоровье, пытаясь найти ту самую причинно-следственную связь. Всегда ли нужно искать собственную вину в заболевании?
Первый вопрос, который приходит в голову человеку, узнавшему о диагнозе: за что? Человек ищет, в чем он провинился, за что его наказывают. Важно помочь ему как можно скорее от этого вопроса перейти к более конструктивным — «Для чего?» и «Что делать?».
Психологические теории (главных две — теория ослабленного иммунитета (Саймонтон) и теория психологического шока (Р. Хаммер) связывают рак с переживанием травматического события, которое обрушивается неожиданно, резко, неотвратимо и затрагивает человека очень глубоко, потрясая основы бытия. Считается, что примерно за 1,5 – 3 года до диагноза в жизни человека происходит событие, в результате которого случается потеря значимой ценности. Смерть близкого человека, развод, уход из дома детей — «синдром пустого гнезда», потеря денег, имущества и т.п. В результате, если человек не справляется с потерей, не может преодолеть стресс, то запускается специальная биологическая программа, которая разворачивается одновременно в психике, мозге и отражается в теле. Эти две теории несколько различаются, но основная идея схожа. В момент травмы страдает определенная область мозга, которая связана с определенным органом тела. Эта нарушенная область мозга посылает «неправильные» сигналы телу и начинает развиваться процесс. Параллельно стресс вызывает ослабление иммунной системы, и она прекращает «отлавливать» раковые клетки, которые начинают размножаться. Человек заболевает. Искать следует не вину, а душевные раны, тяжелые события в жизни, которые могли травмировать, вызвали сильный стресс, с которым человек не справился. Что-то случилось и человек решает «не жить» или просто не в состоянии жить, быть. Тело слышит сигнал и начинает ему следовать.
В чем оптимизм этих теорий? Обнаружив травматическое событие, которое могло стать пусковым механизмом, человек может разрешить тот внутренний конфликт, который образовался в момент травматического события, и тогда мозг перестает подавать «неправильный» сигнал телу. Процесс можно остановить, иммунная система возобновляет нормальное функционирование. Скорее всего, именно этими процессами можно объяснить тот факт (данные европейских исследований), что у болеющих, проходящих психотерапию в группе или индивидуально, эффективность основного лечения вырастает (в зависимости от диагноза и стадии заболевания) от 35 до 70%.
Важно понимать, что за раком не вина, а беда. Вина может усугублять ситуацию, поскольку требует наказания и человек направляет энергию наказания против себя. Важно распознать мнимость вины или же, в случае реальной вины, искать пути искупления и прощения. Мнимую вину следует разоблачить, иначе, наказание станет вечным и никогда не будет достаточным. Однажды, во время радиоэфира, позвонила женщина и сказала, что пять лет назад у нее была онкология, лечение прошло успешно, но она ждет, когда рак вернется, потому что виновата и знает, за что наказана. Более того, считает это справедливым. Выяснилось, что 30 лет назад женщина сделала последний из пяти абортов, позже осознала это и с тех пор «не живет». В христианской традиции человек сам себя простить не может. Нужен Другой, кто простит или, по крайней мере, подтвердит освобождение от вины. Я ответил женщине, что даже за реальное убийство суд может приговорить на 5 лет заключения. За 5 абортов она отсидела во внутренней тюрьме уже 30, по 6 лет за каждый. «Сколько лет вы еще себе назначите в наказание?», — спросил я ее. Женщина разрыдалась и положила трубку. Позже она прислала письмо, в котором сообщила, что оковы пали, она вышла из тюрьмы, она на свободе.
Что касается людей старшего поколения с таким диагнозом, то не обязательно в их жизни что-то случилось. Возможно, просто пришел час. И смерть берет свое при помощи такой болезни. Есть известное определение: жизнь — это единственный процесс во Вселенной, который сопротивляется энтропии, разрушению. В какой-то момент у человека просто не остается сил на сопротивление.
Андрей Владимирович Гнездилов, один из моих учителей, говорит, что рак — это тупик, в котором оказался человек, выход из которого через болезнь в смерть. Андрей Владимирович более 20-ти лет работает в хосписе и не одну тысячу человек проводил в последний путь. Возможно, поэтому у него столь радикальное отношение к раку. Я иначе смотрю на эту болезнь. Рак — это тупик, как предупреждение, как сообщение, смысл которого следует разгадать. На уровне тела рак — это поедание больными клетками здоровых, на душевном уровне, психоэмоциональном, тоже поедание себя. Это вина, непрожитая обида, подавленный гнев, нелюбовь к себе, ощущение собственной недостойности — такое самоотношение, когда нет права на жизнь. Важно найти те точки, те части жизни, те внутренние конфликты и несоответствия, где человек против себя. Найти и обезвредить, т.е. на смену войне должен прийти мир. Мир в душе.
— Вокруг онкологии «ходит» много суеверий, домыслов и мифов. Могли бы вы развеять те, с которыми приходилось встречаться?
Да, много сказок на сей счет. Некоторые из них: рак — обязательно приводит к смерти, раком можно заразиться, человек заболевает из-за неправильного образа жизни (не то ест, не то пьет и т.п.), в основе рака — вина и наказание; что химиотерапию невозможно выдержать, что невозможно вернуться к нормальной жизни, что болеть раком — это стыдно, что где-то есть чудо-лекарство, и кто-то его скрывает (фармацевтические компании, например), что лечение от рака вредит больше, чем сам рак.
Это мифы. Рак давно переведен в категорию хронических заболеваний. Болезнь, обнаруженная в начальной стадии, лечится хорошо и эффективно. Заразиться раком нельзя, иначе врачи-онкологи давно вымерли бы как вид. Между тем, по статистике, среди онкологов процент заболеваний даже меньше среднего. Мы все едим примерно одинаковые продукты, пьем воду из тех же источников, дышим одним воздухом, но заболевают не все. Это имеет значение, но не является причиной. Химиотерапия, конечно, болезненный процесс, но за время практики я помню только один случай, когда женщина после трех химий отказалась от дальнейшего лечения из-за того, что не могла выдержать ее физически. У нее был рак легких в тяжелой стадии с метастазами по всему телу, и химия не давала результата. При соответствующем настрое химию выдерживают все. Остальные мифы, на мой взгляд, сами себя разоблачают.
— Как вы относитесь к тому, что в сети Интернет так много статей и публикаций об онкологии? Помогают они или наоборот вредят?
Двоякое отношение. С одной стороны хорошо, что сейчас много информации и к ней есть доступ. При трезвом, реалистичном подходе можно найти много ценных рекомендаций по лечению, питанию, ограничениях и прочее. Проблема скорее не в доступности информации, а в сложности различения правды от мифов, популистских подходах, рекламы себя или своих препаратов, методов и услуг. Наша психика так устроена, что воспринимает информацию из внешнего мира избирательно. Во что мы верим, то и найдем… для подтверждения своей веры. Остальное может пройти мимо. Если человек тревожный, мнительный, то, скорее всего, он будет находить подтверждение своему страху. В нашей практике бывали случаи, когда болеющий человек, поверивший «надежным» источникам, отказывался от медицинского лечения, переходил на народные средства, и сгорал быстрее, чем прогнозировали врачи. Или, например, в одной рижской религиозной организации женщинам, узнавших о раке груди, причем на начальной стадии, которая весьма эффективно лечится, посоветовали «не ложиться под нож», мол «мы все вместе за вас помолимся и болезнь отступит». Они отказались от медицинского лечения. Когда болезнь захватила почти все тело, операция уже была невозможна. Этих двух участниц нашей группы поддержки уже нет в живых.
— Что может и должен сделать человек находящийся рядом с онкологическим больным? Какие основные его задачи?
Находясь в тяжелом эмоциональном и физическом состоянии, человек нуждается в присутствии близких. Не нужно спасать, веселить, прилагать сверхусилия. Нужно уметь быть с реальным человеком. Может, будут боль, слезы, печаль, отчаяние. Не закрывайте глаза, не избегайте этого, не отрицайте те состояния, в которых может находиться ваш близкий. Учитесь разделять страдания, просто находясь рядом, держа за руку или расположившись в соседнем кресле. Болеющему человеку не нужно, чтобы мы страдали вместе с ним, ему важно видеть, чувствовать, осознавать, что он не один. Не стоит давать советы, рекомендации, указания, призывы, избегайте ложного оптимизма. Все эти дежурные слова: «Держись! Ты должен бороться! Все будет хорошо!» — приведут к еще большей изоляции болеющего, поскольку он будет чувствовать себя не понятым. Можете сказать: «Мне жаль», или: «Тебе должно быть очень тяжело». Желание помочь понятно, но оно не должно превращаться в «причинение добра».
Хотите помочь, спросите как. Предлагайте конкретную помощь: куда-то съездить, отвезти, приготовить обед, сделать чай, подать лекарство. Болеющему важно сохранить чувство собственной ценности, поэтому не забирайте, из желания помочь, его привычные обязанности, не усугубляйте ощущение бессилия. Отзывайтесь на просьбу и выполняйте именно то, о чем он просит, а не так «как лучше» кажется вам. Мы не боги, мы можем ровно столько, сколько можем, важно это помнить. Главный посыл в словах и поведении должен быть: «Я рядом, я с тобой, я готов тебе помочь, ты для меня не обуза, я сам выбираю быть с тобой на этом пути». Но, еще раз повторю, помощь должна быть по силам и по возможностям. Если не справляетесь — обращайтесь к психологу. Сами болеющие чаще всего отказываются, не верят, что психолог может помочь. Уважайте их выбор, обращайтесь сами, ведь вы тоже испытываете трудность. Не нужно этого стыдиться. Чтобы помогать другому, нужно самому откуда-то черпать силы.
— Говорят, что рак — это чума XXI века, и что раньше никогда люди так много не болели онкологией. Так ли это? И если да, то с чем это связано?
Есть такая шутка: мы все умрем от рака, но не все до него доживем.
Да, в настоящее время рак является второй из основных причин смерти в мире, и в процентном соотношении цифра растет. Но болели им всегда. Есть о раке у Гиппократа. Галлен 2000 лет назад писал о том, что жизнерадостные женщины болеют раком реже. Из того, что наблюдаем мы, одной из проблем, которая может приводить к росту смертности от рака, являются трудности с диагностикой. Где-то она недоступна, т.е. имеются объективные причины, а где-то люди сами слишком поздно обращаются за помощью. Давно канули в лету времена ежегодной диспансеризации, когда все поголовно проходили профилактический осмотр. Это позволяло выявлять онкологию на ранних стадиях. Попадалась статистическая информация, что смертность от некоторых видов рака кожи по сравнению с 80-ми года прошлого века, выросла в 60 раз. В 60! В основном — из-за поздней диагностики, поскольку в начальных стадиях рак лечится хорошо.
Думаю, ощущение «чумы», может быть, связано с открытой информацией: об онкологии стали говорить чаще и больше. Постоянно можно видеть и слышать об известных людях, об их болезни, смерти от рака. По телевидению практически каждый день крутят ролики о сборе средств на лечение болеющего ребенка. Все это создает ощущение тотальности онкологии. Я, кстати, считаю, что такое напоминание о бренности бытия, скорее идет на пользу, чем вредит. Каждый день звучит вопрос, обращенный к каждому из нас: А как ты живешь? Чем живешь? Своей жизнью? Эдакое memento mori каждый день.
— С чем вам, как психологу, приходится сталкиваться, с какими трудностями при оказании психологической помощи болеющим людям?
Потеря веры и надежды у больного. Одномоментно. Много злости и бессилия. Одна из участниц группы поддержки — Л., проходя химиотерапию, доверившись своему пастору, пошла на семинар иностранного гостя, тоже священнослужителя, который вроде как специалист по «греху и психосоматике». Узнав о болезни Л., пастор пригласил ее в центр круга и, показывая пальцем, сообщил другим участникам: «Вот, посмотрите, что с человеком делает грех». Л. сгорела за две недели. Подобных случаев помню несколько. Во всех происходил надлом после вмешательства авторитета, который словом разрушал веру в излечение. Или, например, к нам в первую группу поддержки пришла участница, которой 9 лет назад после операции врач сказал: «10 лет я тебе гарантирую». Л. пришла в группу со страхом, что ей остался год жизни. Увы, так оно и произошло. Скорее всего, врач, называя цифру 10, думал о том, что не меньше, а Л. поверила, что не больше. Такова цена слова.
Отношения терапевта с клиентом — особые отношения. Доверительные, глубокие, со взаимным влиянием друг на друга. Слова о том, что терапевт лечит собой, вдруг становятся реальностью, когда ты чувствуешь холод внутри и понимаешь, что идешь к смерти вместе со своим клиентом. Чтобы быть свободным от смерти, нужно как-то внутренне согласиться на ее право забирать жизнь. На самом деле смерть проста. Она придет однажды и заберет причитающееся. Эта мысль меня освобождает. Если я допускаю такую возможность, тогда имею право допустить, что старуха с косой может прийти и к другому, к человеку напротив. Противостоять ей можно не побегом в фобию, зависимость, в депрессию или невроз, а только жизнью. В какой-то момент я понял, что смерть — это повод для жизни, а жизнь — это то, что происходят прямо сейчас.
— На что может опереться человек, узнавший свой диагноз? В чем искать силы?
Главная опора — это люди. Нужен собеседник, партнер по диалогу. Подумайте, с кем вам комфортно и легко общаться, кто будет готов вас поддержать. С кем вы можете поделиться своими переживаниями и кто готов их принимать. Близкие, как правило, хотят помочь, но не знают как. Поэтому вы в простой, незамысловатой форме расскажите, чего вы от них ждете, о чем хотите и готовы говорить, какие вопросы не стоит поднимать.
Опирайтесь на врача. Помните, что один из побочных «продуктов» болезни — это тревога. Связана она с неопределенностью, которую несет болезнь. Поэтому старайтесь задавать врачу конкретные вопросы о болезни, лечении, действии лекарств, о прогнозах. Не стыдитесь, обратитесь к психологу, поделитесь тем, что беспокоит вас больше всего. Психолог, кроме того, что вас выслушает и окажет эмоциональную поддержку, может обучить вас простым методам саморегуляции. В ситуации, когда жизнь выходит из-под контроля, владение техниками совладания с тревогой и страхом — хорошая опора для возвращения контроля над своей жизнью.
Находите людей, которые прошли путем излечения. Это может быть группа поддержки. Ощущение одиночества и непонятости в таких группах сходит на нет. Появляются единомышленники, с которыми вы говорите на одном языке.
Важная опора — время. Старайтесь все делать своевременно, выполняйте рекомендации врачей, проходите обследования и лечение. Интенсивность жизни в болезни увеличивается. Учитывайте это и старайтесь ничего не откладывать на потом.
И, пожалуй, главное — философское. Пришло время менять жизнь. Рак — это сигнал о тупике, сигнал о неправильном направлении жизни, сигнал о неблагополучии в вашей душе. Возможно, в чем-то самом важном вы себя обманываете, возможно, за что-то себя не любите, отрицаете. Ощущение пустоты, бессилия и бессмысленности — вот частые спутники, а то и предшественники болезни. Пришло время заполнить свою жизнь… жизнью. Учиться жить так, чтобы в любой момент не покидало ощущение «Я есть»! Стремитесь пробиваться к своей правде, жить по своей правде. Прислушайтесь к выражениям: «Исполнять супружеский долг» и «Заниматься любовью». В чем разница? Хватит отбывать повинность, тянуть лямку, прекратите отдавать долги, пришла пора любить жить.
Вопрос вопросов: «Чего хочу я?». За ним ответ на вопрос о том, своей ли жизнью я живу и как начать жить своей. Критерии «своей» жизни тоже довольно просты. Достаточно ответить на вопрос: счастлив ли я? Сколько радости в моей жизни и что мне её приносит? Ну и остается сделать последний шаг — к любви. Только самое очевидное: жить по любви и заниматься делом по любви — вот источники Жизни. Наша жизнь так коротка, что стоит ли её тратить на что-то другое?
Беседовала Анна Лелик
Журнал «Фамилия»
