Протоиерей Константин Константинов не только священник (он служит в храме Спаса Нерукотворного в Санкт-Петербурге), но и ученый-физиолог, разработавший уникальный прибор, который позволяет записывать «музыку мозга» и вылечивать серьёзные нарушения психического развития.

– Отец Константин, ведь вы со своими сотрудниками работаете там же, где работал академик Павлов, – сейчас это Институт экспериментальной медицины, – даже в той самой лаборатории, что и великий ученый?

– Действительно, мы работаем непосредственно в том здании, где работал Иван Петрович Павлов; наш отдел называется «Физиологический отдел имени Павлова».

– Это ко многому обязывает.

– Да. И мы чтим Ивана Петровича Павлова совсем не абстрактно. Можно даже сказать, что то научное направление, которое мы развиваем, – в русле наследия, оставленного Иваном Петровичем Павловым.

– Это очень хорошо, потому что еще в позднесоветское время было модно нападать на Павлова. Хотя я не физиолог, а психолог, мне всегда казалось, что эти нападки нередко беспочвенны, что Павлов сделал великие открытия, которые до сих пор очень актуальны.

– Вы совершенно правы. Мне приходилось общаться с разными учеными, один из них высказал мнение зарубежных коллег, что не слишком многих русских ученых они почитают, но одно из первых имен, которое для них важно, – имя Ивана Петровича Павлова. Это очень важное свидетельство, потому что открытие Павлова реально, это не дутое явление, не иллюзия. Открытие Павлова действительно является основой и фундаментом высшей нервной деятельности.

– Для меня это весьма актуально, потому что я работаю с детьми в пограничных состояниях психики, среди которых есть психопаты, и, занимаясь их психокоррекцией, необходимо знать о существовании двух основных нервных процессов – возбуждения и торможения. Ведь в основе психопатии лежит дисбаланс этих нервных процессов.

Но вернемся к вашей работе. Хотелось бы подробнее узнать о разработанном вами приборе. Этим прибором и вашей программой заинтересовалась моя любимая ученица Ольга Николаевна Скобелева, с которой мы работаем очень дружно и успешно в центре «Православная семья». А заинтересовалась потому, что однажды в центр «Православная семья» приехала моя старая приятельница Людмила Ивановна Гордеева, психолог из Таллина, и рассказала, каких огромных успехов она добивается в работе с очень сложными пациентами благодаря вашему прибору. Пообщавшись с Людмилой Гордеевой и съездив к вам в Питер, Ольга Николаевна посоветовалась со мной и тоже решила освоить эту программу. Я хочу, чтобы вы предельно просто постарались объяснить, что за открытие вы сделали, как оно работает и в чем помогает.

– Конечно, признаюсь, мне хотелось бы назвать мое изыскание открытием, но соответствует ли это реальности, предстоит еще выяснить. То, что нам удалось обнаружить, связано с тем, что предъявление звуков, которые сопряжены с деятельностью мозга, или, говоря научным языком, синхронизированы с волнами мозга и согласованы с параметрами этих волн, прослушивание таких звуков оказывает благоприятное действие на работу центральной нервной системы.

– Я представляю себе, что такое электроэнцефалограмма, запись биоритмов мозга, но волны… Они же не звучат так, чтобы пациент в наушниках их слышал. Они не в диапазоне слухового восприятия человека. Значит, вы как-то трансформировали эти импульсы?

– Да, действительно, исходно волны энцефалограммы, которая отражает работу мозга, находятся в неслышимом диапазоне частот.

– То есть человек не слышит, как у него работает мозг, если не преобразовать эти волны?

– Да. В свое время нам просто стало интересно, как звучат или могли бы звучать волны мозга. В воздухе витала идея «музыки мозга», и сейчас этот термин достаточно широко используется. Нам было интересно, есть ли музыка в этих волнах. Как один из вариантов технического решения этого вопроса было предложено озвучить эти волны, то есть сделать их слышимыми.

– Перевести в те частоты, которые слышны человеческому уху?

– Да. И даже применяли такой термин, как «транспонировать волны энцефалограммы в область звуковых частот», то есть переместить. Причем обратите внимание: именно переместить, не нарушая их исходных соотношений. Здесь идея заключалась в том, что мы воспринимаем звуковые колебания, в частности музыку, именно как соотношение частот. Мелодия, исполненная в разных октавах, всё равно опознается как одна и та же мелодия. Если есть какая-то мелодика, музыкальность в волнах энцефалограммы, то при сохранении соотношения этих волн мы можем услышать эту мелодику в звуковой области. Вот я, можно сказать, немножко приоткрываю тайны.

– Но интересно, как реагирует на это сам человек? И почему же происходит коррекция, причем – что для меня особенно ценно – минуя сознание пациента? Часто попадаются трудные дети, у которых сознание столь мало развито, что апелляция к нему затруднительна, а то и вовсе бессмысленна. Так как же помимо сознания происходит коррекция психики?

– Вы действительно затронули очень интересные, но одновременно очень сложные темы. Попробую вкратце объяснить. Психическую деятельность человека образно можно представить, как сложное разветвленное дерево. Пышная крона метафорически обозначает область сложного поведения человека. У этого дерева есть ствол и корни. Когда мы говорим о поврежденном поведении, а точнее – о поврежденной психике, так как о психике судят по поведению, то мы имеем дело с поврежденным стволом или даже с корнями.

– А что касается поведения – это только видимая часть.

– Внешняя часть – это крона дерева. Она может быть очень пышная и разнообразная, но она опирается на ствол и корни. Что является корнем в психике? Что является корнем поведения человека? Мы переходим опять к Ивану Петровичу Павлову, здесь можно сослаться на него. Говоря просто и кратко, этими корнями является потребностно-мотивационная сфера. А еще более конкретно, говоря уже нейрофизиологическим языком, основой этой высшей нервной деятельности являются те структуры мозга, которые ответственны за процессы мотивации, подкрепления, саморегуляции деятельности организма. Деятельность этих структур, по сути, база для надстроечных и сложных функций мозга, для построения сложно-разветвленного поведения. И если нарушена эта мотивационно-подкрепляющая сфера, основа работы мозга, тогда в будущем возможны нарушения поведения. Если мы видим какую-либо патологию в поведении, то повреждение, скорее всего, касается корней, тех глубинных сфер, которые сопряжены с глубинной деятельностью мозга.

– Батюшка, приведите какой-нибудь пример, чтобы было понятно, о чем идет речь. Пример некоего повреждения корней и соответствующего этому повреждению нарушения поведения.

– Например, сейчас очень распространенное заболевание – синдром дефицита внимания плюс гиперактивность, который напрямую касается повреждения или искажения деятельности мотивационно-подкрепляющих структур мозга. Почему вообще происходит повреждение этих структур? Причины разные. Например, минимальная мозговая дисфункция в результате родовой травмы. В тех случаях, когда страдает мотивационно-подкрепляющая сфера, страдают различные формы поведения, причем конкретные выражения этого страдания могут быть очень разными. Скажем, при синдроме дефицита внимания с гиперактивностью ребенок не может сидеть спокойно, у него, что называется, «шило в одном месте».

– Он активный, но при этом бездеятельный.

– Совершенно верно. Это заболевание, при котором его внимание не организовано. А почему оно не организовано? Потому что есть нарушения в деятельности именно этих мотивационных структур.

Снижена активность тех структур мозга, которые в норме обеспечивают перевод потребностей в мотивации. То есть те структуры, которые заняты актуализацией потребностей и способствуют формированию нормального поведения. Но вернемся к вашему первому вопросу, как работает прибор. Задача прибора – активировать те структуры мозга, которые заняты процессами мотивации, саморегуляции и подкрепления. Их необходимо просто активировать. Это не означает, что ребенок при этом возбудится. Вовсе нет. Он возбужден часто именно потому, что не срабатывает система саморегуляции. Надо успокоиться, но он не успокаивается не потому, что он такой плохой, – он просто не в состоянии это сделать.

– А потому его возбуждение не имеет нормального выхода в активную деятельность.

– Да. Вот, можно привести очень хороший пример бессмысленной директивы: сказать невротику: «Не нервничай». Именно этого он не может сделать.

– Он потому и невротик, что всё время нервничает.

– Причем есть разные виды и типы неврозов, которые не обязательно связаны с повышенной заторможенностью. Наоборот, они могут быть связаны с повышенной возбудимостью. Эта внешняя повышенная возбудимость может быть сопряжена с тем, что не хватает активации глубинных структур мозга, которые ответственны за формирование его мотивации. Вообще, я должен честно признаться, что мы еще не всё знаем о том, как работает наш прибор, мы это исследуем.

– Чтобы закончить разговор о гиперактивности и дефиците внимания, я вам хочу сказать, что с психологической точки зрения тут присутствуют очень интересные и странные мотивы. И часто оказывается, что когда начинаешь работать с ребенком и когда – самое главное – ставишь на место голову его родителям, в основном матери, то никакой гиперактивности нет в помине. То есть очень часто выясняется, что это ложная гиперактивность. Ребенок на сознательном уровне может быть в восторге от того, что мама ему всё разрешает, а на бессознательном уровне он хочет естественной иерархичности, естественной родительской власти, и он бессознательно нарывается на нее таким вызывающим поведением.

– Вы совершенно правы. Давно подмечено, что при синдроме дефицита внимания и гиперактивности истинного дефицита внимания нет: ребенок прекрасно играет в компьютерные игры.

– Сутками может играть.

– Как таковое внимание у него есть, а вот направленность внимания искажена. Безусловно, тут можно говорить о психологической и духовной составляющих этого заболевания, но все-таки у нас сегодня разговор больше о физиологии.

– Мне просто не хочется людей пугать тем, насколько массовый сегодня этот диагноз. Ко мне всё время приводят детей с дефицитом внимания, с гиперактивностью, и очень часто, когда начинаю работать с ребенком и, как я уже сказала, когда ставлю на место голову его маме, я вижу, что никакой гиперактивности нет и в помине. Просто ребенок хотел здоровой нормальной родительской власти, и, если родители ее являют, он успокаивается. И у него всё в порядке с вниманием и никакой гиперактивности.

– Давайте возьмем другое заболевание: задержка психического развития. Или задержка речевого развития. Опять же, она напрямую связана с нарушением деятельности структур саморегуляции. И когда мы предъявляем звуки, которые синхронны работе мозга, происходит активация этих структур саморегуляции.

– Интересно, пациенту, как правило, нравится «музыка» его мозга, когда вы даете ему послушать ее?

– Здесь надо уточнить, с кем мы имеем дело: с пациентом или условно здоровым испытуемым.

– Давайте говорить про пациента.

– Пациенту чаще всего не нравится. Это одно из тех явлений, которое мы обнаружили с самого начала наших исследований. Человеку, у которого высшая нервная деятельность расстроена, у которого имеются различные нарушения центральной нервной системы, как правило, с первого раза «звуки» собственного мозга не нравятся.

– Не нравятся, потому что «музыка» какая-то дисгармоничная, какофоничная?

– В целом я не могу сказать, что это музыка в нашем привычном классическом понимании. Это, скорее всего, не музыка, но, тем не менее, можно говорить о восприятии этих музыкоподобных звуков и об оценке восприятия. Оценка восприятия людей с расстроенной психикой или с расстроенной деятельностью центральной нервной системы, как правило, ниже оценки восприятия людей с нормальной психикой. Это одно из интереснейших явлений, с которым мы столкнулись.

– Но почему им не нравится? Потому что они критичны? Но мы знаем, что у многих психически больных, наоборот, критика, особенно по отношению к себе, снижена.

– Нет, скорее всего, это не просто критика. Конечно, это такая интегральная, сложная оценка восприятия «звуков мозга», в нее входят такие параметры, как мелодичность, ритмичность, гармоничность и т.д. Много различных показателей. Простейший – показатель мелодичности, хотя он в кавычках простейший, на самом деле – довольно сложное явление. Пациентам кажется, что мелодика этих звуков отвратительна и ужасна, при том что здоровым испытуемым мелодика их звуков кажется совершенно нормальной. Если провести статистическую оценку звуков, точнее – параметра мелодичности, у людей с расстроенной нервной системой и с нормальной, то у людей с нормальной нервной системой этот параметр мелодичности статистически выше.

– То есть у них более гармоничная музыка?

– Нет.

– Или у них, наоборот, оценка выше?

– Это касается именно оценки. При экспертной оценке, когда мы берем еще третьего стороннего наблюдателя.

– Да, это очень интересно, потому что, если исходить из простой, грубой логики, то чем выраженнее психическое нездоровье человека, тем у него дисгармоничнее будет «музыка мозга».

– Но оказалось, что это не так. Здесь всё несколько тоньше и сложнее. При объективной оценке «музыка» расстроенного и здорового человека звучит одинаково, и как бы ничего интересного нет. Конечно, поначалу нам очень хотелось услышать, что у здорового «музыка» звучит красивее.

– Прямо как симфония Моцарта.

– Да, но реальность оказалась намного сложнее. При объективной статистической экспертной оценке стороннего наблюдателя мы видим, что разницы нет. Но, тем не менее, больные свои звуки воспринимают хуже, чем здоровые. Получается, что больной как бы отторгает, не приемлет себя самого. Можно и такой вывод сделать.

– Можно, и, наверное, это соответствует тому, что очень часто невротики обладают пониженной самооценкой, не любят свою внешность, свою фигуру.

– Мы даем, быть может, более простое объяснение. Мы говорим, что у них снижена деятельность как раз тех структур мозга, которые ответственны за положительное подкрепление. И мы наблюдаем, что в процессе слушания этих звуков у людей, страдающих, скажем, неврозом, оценка восприятия этих звуков начинает расти от сеанса к сеансу. При этом происходит объективное исправление или нормализация параметров электроэнцефалограммы и других клинических показателей.

– Но это вовсе не значит, что «музыка» звучит более красиво?

– Не значит. При объективной оценке она примерно как звучала, так и звучит, но человеку она начинает больше нравиться. Кто-то скажет: «Ну и что, что нравится, он привыкает к ней». Не совсем так. Да, можно сказать, что привыкает, но объективно исправляются параметры электроэнцефалограммы. Объективно снижается симптоматика.

– Ольга Николаевна Скобелева, о которой я упомянула в начале нашего разговора, не только приобрела прибор, за что я вам очень благодарна, но и училась у вас. Она работает с теми детьми, с которыми мы не добились идеальных результатов. Хотелось бы всегда добиваться блестящих результатов, но не всегда это получается. В частности, не так давно у нас был мальчик с довольно тяжелым аутизмом. Он боялся не только людей, но даже кукол, изображающих людей. А у нас кукольный театр лечебный. Он себя показывал на ширме в виде тряпичного ежика. И у него была явно какая-то эндокринопатия, эндокринная патология: такой полный, рыхлый, очень вялый ребенок. Он всё время лежал на столе, не мог высидеть пяти минут нормально, ронял голову на стол, и приходилось всё время его выпрямлять, хотя у него было ощущение, что это какое-то зверство по отношению к нему. И вот я его увидела через три-четыре сеанса по вашей методике – и просто не узнала! У него даже физика изменилась: подтянулись мышцы лица, он похудел. Но главное – у него появился интерес к другому человеку, он стал контактный. Ведь аутист – это человек, якобы не интересующийся другими людьми. Я говорю «якобы», потому что, по нашим с Татьяной Львовной Шишовой догадкам, это на самом деле не отсутствие интереса, а глубинный страх. Страх человека. Потребность в общении есть, но страх человека у аутиста, как у первобытных людей, которые не допускают приближения представителя другого племени на слишком близкое расстояние. Так вот: я увидела просто другого мальчика. А совсем недавно, по прошествии еще двух-трех месяцев работы, хотя эта работа велась отнюдь не регулярно, потому что было лето и ребенок уезжал из Москвы, Ольга Николаевна показала мне его сказки. Это не были сказки больного ребенка, они были здоровые, талантливые. Меня интересовал не столько талант, сколько патология, которая, конечно, в любом виде творчества проявляется, как правило, очень ярко. Ни малейшего намека на патологию не было. Это были такие сказки-пьесы, расписанные по ролям, там не было никакой шизофренической абсурдности, была именно здоровая выдумка. Это была не скучная болезненная фантазия, а нормальная.

– Это прекрасное наблюдение, которое, на мой взгляд, неплохо иллюстрирует тот момент, что все-таки высшая сознательная деятельность сопряжена с деятельностью мозга. И когда мы видим нарушения в когнитивных сферах, во многом это действительно сопряжено с нарушениями работы мозга, именно с тем моментом, который исследовал Иван Петрович Павлов. Это называется связеобразованием между нервными элементами или нервными клетками. Может, то, что я скажу, прозвучит слишком прагматично, даже жестко, но мозг – это действительно машина. Очень сложная, очень премудрая, очень тонкая, изящная, красивая, но все-таки машина. Не надо смущаться словами «машина», «механизм» или «конструкция». Элементами этой конструкции являются нервные клетки. Их главная задача – образовывать новые связи, новые коммутации, коммуникации друг с другом. Сейчас активно развивается такое направление, как изучение нейросетей, они образуют между собой сложнейшие сплетения, результатом деятельности которых является организация нормального поведения в той или иной деятельности, в частности – написания сказок. Может, кого-то это удивит или огорчит, но такой процесс, как написание сказок, связан со способностью нервных клеток образовывать друг с другом сложнейшие переплетения, кружево связей. А эта способность к связеобразованию как раз и страдает при заболевании…

– Поэтому творчества настоящего у психически больных, как правило, нет.

– Способность страдает в силу того, что угнетены те сферы, которые занимаются процессами подкрепления. Академик Павлов показал, что связь между нервными элементами образуется при соблюдении определенных законов: должна нормально функционировать мотивационно-подкрепляющая сфера или те структуры, которые занимаются процессами саморегуляции, мотивации и подкрепления. Если она нарушена, то, простите за прагматику, животному какое положительное подкрепление ни предъявляй, связей не образуется. Может, несколько отвлеченно говорю…

– Ну, простейшие связи и у животного образуются.

– Самые простейшие.

– Принести палку на слово «Аппорт!» в сочетании с определенным жестом.

– Да, но это действие, образование этого условного рефлекса или этой временной связи возможно при нормальной деятельности подкрепляющих структур мозга. Ведь как строится обучение? Например, учитель дает команду, и это синхронизируется или согласовывается во времени с каким-то положительным подкреплением, скажем, с кусочком сахара.

– А у ребенка – с оценкой.

– Это действительно фундаментальные моменты работы мозга, и они могут страдать. И мы пытаемся активировать эти процессы. Заметьте – не исправить, а активировать. Исправить, пожалуй, не под силу, но можно попытаться как-то воззвать их к жизни. Вот мы используем такую аналогию, такую метафору: если у дерева очень плохо растут листики, наивно их плоскогубцами вытягивать. Надо что-то сделать, как-то простимулировать дерево, чтобы оно само эти листики выпустило.

– Удобрением, например.

– Да, причем правильно и грамотно. Где-то подрезать веточки, какие-то корни подрубить, какие-то – удобрить. Важна грамотно организованная активация тех глубинных процессов, в результате которых листик сам распустится.

– Потому что можно же активировать заодно и что-то совсем негативное…

– …неправильное, вредоносное. Так вот, мы, собственно, занимаемся поисками тех механизмов и законов, при которых активация структур мозга приводит к его самоисцелению. Ведь по большому счету восстановление психики и работы нервной системы происходит само собой, то есть организм это сам делает…

– …при помощи прибора.

– Да, при должной активации необходимых структур, при должной организации необходимых нервных стимулов.

– Батюшка, а интересно, когда вы задумались над этим научным изобретением, вы уже были священником?

– Нет, признаюсь. Стал служить в процессе научной деятельности. Во всяком случае, параллельно с научной деятельностью.

– Но вы считаете, что одно с другим не связано?

– Я считаю, что связано.

– Казалось бы, должно быть наоборот, ведь вы говорите, что мозг – это машина. И даже творчество вполне можно объяснить какими-то физиологическими явлениями работы мозга. Мы привыкли к тому, что творчество – это когда душа воспаряет. Где же тут душа? Где же ей место? Вы же, как священник, не могли над этим не задумываться?

– Вы совершенно правы. Это и есть основной предмет размышления. Что такое душа, и где она? Каковы ее функции? Как ее можно увидеть? И вообще, какое соотношение деятельности мозга и души в поведении человека? Это, собственно, вопросы, которые волнуют любого православного человека.

– И известных нам современных святых это, конечно, волновало и интересовало. Святителя Луку (Войно-Ясенецкого), потому что он, в частности, делал операции на мозге. Я помню, он писал, что наблюдал случаи, когда мозг у больного уже не работал, а он вел себя так, как будто всё нормально.

– Все-таки что касается вопросов сознания, а нас интересует именно то, какова природа сознания: это работа мозга или проявление души? – так вот, я должен откровенно сказать, что на сегодняшний момент в сфере биологических наук это считается самым трудным вопросом. Он не решен.

– Но он решается?

– Он решается.

– А вы не думаете, что душа – это не научный секрет, а Божественная тайна и что не стоит ученым пытаться ее раскрыть?

– Моя точка зрения именно такова. Душа по своей природе – это дыхание Бога. Вспомним книгу Бытия, там четко сказано о происхождении души человека: «И вдохнул Господь в лице Адама дыхание жизни». Вот это дыхание жизни, природа этого дыхания – синоним понятия души. Природа сугубо нематериальная, а значит, исследование души, которая нематериальна и обладает свойством бессмертия, естественнонаучными методами невозможно.

– Это должно быть закрыто для ученых. Им надо смириться, что познание природы души не находится в области их научной компетенции.

– Да, но, возвращаясь к теме нашего разговора, вопрос в том, что нарушения сознательной деятельности, нарушения психики – с чем они все-таки связаны? С нарушением души или мозга?

– Это важнейший вопрос.

– На этот вопрос мы в основном отвечаем. Хотелось бы сказать, что на 100%, но в силу научной корректности мы осторожны. Мы предполагаем, что во многом высшая психическая деятельность человека сопряжена с деятельностью мозга. А назначение души, которая есть «дыхание Бога», несколько иное, нежели сознательная деятельность человека. Каково же назначение души? На мой взгляд, это вечная жизнь. То есть назначение души – сохранение всех тех психических свойств, которые связаны с деятельностью мозга. Сохранение в вечности. Потому что, действительно, зададимся вопросом: а что делает душа? Она есть, в ее бытие мы верим. Еще раз подчеркну, что доказать ее бытие невозможно.

– Но вы ведь в этом не сомневаетесь?ъ

– Не сомневаюсь, но я себя спрашиваю: «Да, хорошо, она есть, а что она делает? И если нашу психику делает мозг, то что делает душа?» Я отвечаю для себя на этот вопрос так: она сохраняет наши высшие психические свойства в вечности. То есть она дает возможность человеку себя сохранить в вечности. Вот назначение души.

– Знаете, я вам могу сказать, что обычных людей больше всего волнует в этом вопросе. Если мозг у близкого человека – ребенка, мужа или матери – болен настолько, что сознание очень сильно нарушено, как душа будет вести себя в вечной жизни при тяжелобольном мозге в земной жизни?

– Понимаю сложность этого вопроса, и когда мы говорим, что назначение души в сохранении личности в вечности, это очень приблизительный ответ. Мы не знаем всех тайн.

– Личность, казалось бы, была ущербна психически, и что должна сохранять душа? Эту ущербность?

– А мы не знаем, какая она будет. Понимаете? Мы не знаем корней личности. Мы очень многого здесь не знаем.

– Да, очень многого. Еще что волнует обычных людей: узнает ли душа своих близких, которые ушли в вечность раньше? Для многих людей это самое главное, даже, боюсь, не столько встреча с Богом, сколько встреча с близкими «на том свете».

– Думаю, что узнает, но хочу еще раз подчеркнуть, что душа в силу своей природы парадоксальна, она не от мира сего.

– Поясните, пожалуйста, в чем ее парадоксальность, что она не от мира сего.

– В этом и есть ее парадоксальность, в том, что она не может быть однозначно спроецирована на материальный мир. В чем это выражается? Например, мы ведь с вами не можем указать точное место пребывания души. Правда же?

– Да.

– То есть для нее даже такой вопрос отчасти бессмысленный. А когда вопрос бессмысленный? Когда мы имеем дело с объектами, которые выходят за рамки физических свойств.

– Мы просто считаем, что душа отлетает со смертью человека.

– Вот смотрите: она есть, но мы не можем указать точное место ее пребывания или ее точную локализацию. Это одно из проявлений парадоксальности, которое вытекает из ее божественной природы. Она есть дыхание Бога. Конечно, дыхание Бога – это тоже метафора, но она обозначает особый вид Божественной энергии, по-видимому, очень близкий к природе Бога. Заметьте, не зря употреблен термин «дыхание». То есть что-то очень близкое природе Бога, а потому парадоксальное для материального мира. Она не от мира сего. Есть вещественный мир, материальный, и есть душа, которая не есть определенная организация вещества, а нечто такое, что для нас вообще непознаваемо.

– Можно сказать, она не парадоксальна – она иноприродна физическому миру.

– Это практически то же самое.

– Просто обычно, когда люди слышат слово «парадоксально», они это переводят простым словом «противоположно».

– Мне вот так не кажется. Не противоположное, а нечто противоречивое, то, что не удается втиснуть в рамки наших определенных узких представлений. Но действительно, особенности восприятия слов у нас очень разнятся. Мне нравится как раз пушкинская интерпретация слова «парадокс».

– «И гений – парадоксов друг». Скажите, пожалуйста, а какие психические расстройства вы беретесь корректировать? Я так мягко говорю: не лечить, а корректировать.

– Конечно, это в основном различные виды неврозов, их классические три типа. Начали мы с невроза с астеническим синдромом. Для нас это, как мы говорим, «классический вариант», потому что с самого начала у людей с этим синдромом удавалось снизить уровень тревожности, утомляемости, количество различных жалоб на бессонницу, плохое или сниженное настроение, потерю памяти, внимания и т.д. Это касается и других неврозов. Но мы пытались работать и в сфере, что называется, большой психиатрии.

– Я поясню: большой психиатрией, или большим психиатрическим кругом, называют такие серьезные заболевания, как шизофрения, различные виды психозов, органические расстройства мозга и т.д.

– Да. Мы проводили и проводим исследования с подростками, отягощенными таким тяжелым заболеванием, как шизофрения. Конкретно – малопрогредиентная шизофрения, вялотекущая, причем в самом начале, то есть при дебюте болезни. Мы наблюдаем определенное облегчение состояния.

– Это уже очень много, потому что вылечить больного шизофренией на сегодняшний день невозможно, к сожалению.

– Шизофрения часто сопровождается невротическим компонентом, и невротическую симптоматику во многом удается снизить, а тем самым несколько улучшить жизнь больного, ее комфортность.

– И, вероятно, впечатление, которое такой больной производит на людей. Одно дело – когда человек выглядит тяжелым психически больным, а другое – когда он выглядит несколько странным.

– Совершенно верно. Мы не ставим перед собой задачу излечить больных шизофренией, пока, на наш взгляд, нельзя об этом говорить. Но некоторое облегчение, конечно, возможно. Возможна определенная корректировка их эмоциональной лабильности, особенно в периоды обостренных, депрессивных, маниакальных состояний, удается несколько снизить или смягчить эти состояния, что уже очень важно.

– Вы упомянули о задержках психического развития детей. Корректировка тут тоже чрезвычайно важна.

– Я хочу подчеркнуть, что, по нашим наблюдениям, наиболее успешной и эффективной корректировке поддаются как раз дети, поскольку у них мозг очень пластичен. Чем моложе пациент, тем более эффективно применение метода. К сожалению, сейчас очень много детей с этой патологией.

– Пугающе много…